Вряд ли когда в обозримом прошлом наша общественность
проявляла столь непритворный интерес к вопросам языка и
межнациональных отношений, как это наблюдается в наше время.
Особенно заметно это на стыке государственного размежевания
Белоруссии с Украиной, которое многие склонны отождествлять
с веками сложившейся этнографической границей между двумя
народами. Тогда как понятия полонизация, русификация, даже
белорусизация в отношении Кобринщины вполне однозначно не
вызывают сомнений и говорят о чем-то привносимом извне, даже
навязываемом, – то этого никак не сказать об украинизации
(разумеется, если сознательно не кривить душой), до такой
степени это явление присуще нам с незапамятных времен.
Парадоксальным в данном случае является лишь то, что
приходится доказывать самоочевидное. На фоне же того, что
сталось с местным разговорным языком с начала нынешнего
столетия, когда он доподлинно очутился на задворках жизни,
то вообще, если называть вещи своими именами, следует
говорить даже о дезукраинизации или разукраинизации, что
будет гораздо точнее.
Рассматривая языковой вопрос коренного населения Кобринщины,
хотелось бы проявить максимальную беспристрастность, а это
для меня существенно облегчается хотя бы тем, что по
национальности я русский и одновременно местный уроженец.
В нашей истории достаточно символичен факт первого
письменного упоминания Кобрина в Ипатьевской летописи, когда
наши земли входили в состав Галицко-Волынского княжества.
Последующее обособление Кобринского княжества произошло
вследствие раздробления соседнего Ратненского княжества.
После упразднения Кобринского княжества его владения перешли
в суверенитет Княжества Литовского, вскоре объединившегося с
Польшей.
Последующие два столетия характерны тем, что власть имущие
прилагали все усилия для скорейшего ополячивания местного
православного населения, а это равнозначно дальнейшей
полонизации. Конец этому процессу положили три раздела
Польши. Снова и снова следует припомнить, что в их
результате к Российской империи отошли исключительно
белорусские и украинские земли, тогда как исконно-польские
разделили между собой Австрия с Пруссией. Оглядываясь на
огромные успехи полонизации, достигнутые за два столетия до
разделов в отношении белорусской шляхты и части городского
населения, вполне законно предположить, что, не случись этих
злополучных разделов, за последующие два столетия дальнейшая
интенсивная полонизация белорусов и украинцев привела бы к
тому, что к нашему времени от этих этносов остались бы
только воспоминания. Если же говорить о все еще уцелевшем
местном разговорном языке, за последнее столетие наше село
полностью и подавляющая часть горожан-хлеборобов, не
мудрствуя лукаво, «розмувлялы по-просту», не считаясь с тем,
к какому из соседних более номенклатурных языков
ученые-лингвисты соизволят причислить их «хлопскую мову».
С целью хотя бы чуточку внести ясность в достаточно
запутанный вопрос, к какой же престижной национальности
следует «пристегнуть» большинство нашего коренного демоса,
полезно заглянуть в несколько официальных источников, начав
хотя бы с авторитетной Первой Всероссийской переписи
населения 1897 г. Общеизвестна русификаторская тенденция
самодержавия превыше всего возносившая русскую нацию с ее
языком. Тогда как «бедные родственники», малороссы и
белорусы, рассматривались в виде пасынков, их же языки
считались лишь наречиями державного языка. И все же
переписчики довольно объективно зарегистрировали по
Кобринскому уезду лишь 500 белорусов, тогда как свыше 80%
населения названы малороссами.
Придерживаясь хронологической последовательности, обратимся
к данным польской переписи населения 1931 г. По
национальному признаку оно распределялось следующим образом:
59% названы «тутэйшими» (местными), под этим термином
соответственно проинструктированные переписчики маскировали
малосознательных в национальном вопросе полешуков (20,9%
назвали себя украинцами, 7,5% - поляками, 4,7% - евреями,
4,6% - белорусами, 2,6% - русскими). То есть данные
опять-таки мало разнятся от переписи 1897 года. Теперь же в
полемическом задоре многие наши «исследователи» предпочитают
оперировать данными последних десятилетий, согласно которым
на Брестчине число украинцев не превышает 2-3%. Однако по
ряду веских причин эти показатели вряд ли можно считать
достаточно объективными. Не является секретом, что
большинство опршиваемых склонны считать сам факт проживания
в границах Белоруссии равнозначным признанию себя
белорусами. И это независимо от главного показателя –
языковой особенности, которой мало кто придает надлежащее
значение. Особенно если это подсказывается переписчиками,
стремящимися к «монолитному единству». Поэтому к нынешним
статистическим процентам позволительно относиться с
обоснованным скептицизмом. Следует попутно отметить, что
когда в промежутке между концом 20-х и началом 30-х годов
отмечался период относительной либерализации, так сказать
«оттепель» в отношении национальных меньшинств и их языков,
польская администрация разрешила-было открыть в Кобринском
повете украинское культурное общество «Просвита»,
деятельность которого пользовалась большой популярностью
среди местного населения. Значительное влияние имела также
украинская партия Сельроб-Левица. И в то же время у нас
полностью отсутствовали такие специфически-белорусские
организации, как Беларуская грамада и Таварыства беларускай
школы.
Теперь перейдем к периоду советизации Кобринщины. В осенние
месяцы 1939 года во Временном управлении Кобринского уезда
царила продолжительная неразбериха и даже неуверенность
власть имущих по самому ответственному вопросу: в какую
республику мы войдем окончательно – БССР или УССР. На эту
тему ходили всевозможные предположения. Подтверждением
сказанному служит тот факт, что в первые недели официальная
документация велась на украинском языке. В это можно
убедиться, ознакомившись с документами Брестского областного
архива. Тогда же стали массово посупать заявления с
ходатайством об открытии в десятках деревень украиноязычных
школ. Однако, кое-где окрытые школы вскоре были
преобразованы в русскоязычные под предлогом отсутствия
квалифицированных преподавателей.
О спорах в Политбюро КПСС в 1939 году разоткровенничался на
одной из встреч с активом Брестского обкома Н. Хрущев,
принимавший деятельное участие в горячих дебатах в качестве
первого секретаря КПУ. Если перевес оказался на белорусской
стороне, то решающим аргументом послужило партийное
размежевание в польский период. Оно же было обязано
случайному обстоятельству: местным подпольщикам было
несравненно сложнее поддерживать связь с центром КПЗУ во
Львое, чем общаться с центром КПЗБ в Вильно и Белостоке.
Повидимому с того времени по указанию свыше у нас
сознательно замалчивался вопрос о сущестовании на юге БССР,
по крайней мере в сельской местности, компактного
украиноязычного населения.
Если по данному вопросу обратимся к солидным исследованиям,
то мнение на редкость однозначно. Начнем с такого
неоспоримого авторитета, как Е. Карский, который в своем
двухтомнике «Белорусы» указывает, что юг Брестчины не входит
в сферу распространения белорусского языка. Это же
подтверждается монументальным «Дыякталагiчным атласам
беларускай мовы», изданном в Минске в 1963 году. Попутно не
лишне отметить в виде курьеза, что со стороны неуемных
белорусских «патриотов» высказывалась резкая критика как
аргументации Карского, так и цитируемого атласа за их
неуместную объективность. И самый свежий пример. В 1989 году
вышел в свет увесистый том замечательно разработанной «Этнаграфii
Беларусi». На 189 странице помещена карта «Групоукi гаворак
на тэрыторыi Беларусi». На юго-западе республики бросается в
глаза выделенный яркой расцветкой прямоугольник «Палесская
группа гаворак», которая недвусмысленно говорит о
фактическом состоянии данного вопроса.
Вообще же проблема этнографических меньшинств на пограничьи
явление широко распространенное в большинстве стран и не
вызывает конфликтов. Взять хотя бы соседнюю Польшу, в
Белостокском воеводстве которой проживают компактные группы
белорусов, исчисляемые сотнями тысяч. То же можно сказать о
Гродненской области в Белоруссии. А белорусскоязычные
коллективы в Брянской и Смоленской областях России.
Обязательно ли возводить такие явления в некий щекотливый
вопрос? Приведенные примеры лишний раз подтверждают
банальную истину о редкостном совпадении в действительности
государственных рубежей с этнографическими. И уж не в коем
случае не следует драматизировать, а тем более опасаться
возможности мифических конфликтов на этой почве по
Югославскому сценарию. А чтобы в дальнейшем не мудрить, во
что бы то ни стало доказывая свою предвзятую правоту, можно
просто побывать в различных уголках Кобринщины, чтобы на
деле убедиться, насколько живуча в народе «палесская гаворка»,
как определяет местное наречие Нил Гилевич в споре с нашей
землячкой по радио. «Гаворка» как известно, наречие
определенного языка. Так, спрашивается, какого же языка,
если для нашего полешука полностью загадочны такие исконно
белорусские слова, как «вопратка, сенажаць, рыззе,
назапашваць» и многое множество иных? Если у нас нигде не
услышать мелодичных белорусских словечек «хадзиу, рабиу»,
вместо которых звучат далеко благозвучные «ходыв, робыв»…
Октябрь 1995 г.
Наши проеты: Туристический Кобрин | Познай Кобрин Все права защищены © 2011-2017. Все изображения защищены их правообладателями. При копировании материалов активная ссылка на http://ikobrin.ru обязательна.