Versão em português 中文版本 日本語版
Polish version La version française Versione italiana
Русская версия English version Deutsch Version

От Буга до Беломорья пролег крестный путь о.Николая Пискановского

Кобрин → Выдающиеся личности

В конце семидесятых минувшего века судьба подарила мне в Москве знакомство с писателем Олегом Васильевичем Волковым. Высокий старик с седой бородой был как будто из иного времени. Чувствовалась порода в его простой и достойной манере общения, слегка грассирующей речи, благородной опрятности облика. Уже значительно позже я узнал, что О.В.Волков - автор не только превосходной прозы о русской природе, но и мемуарной книги «Погружение», рассказывающей о его лагерной одиссее по сталинскому архипелагу. В череде имен этой книги упоминается и священник о.Николай Пискановский, чей путь служения Церкви начинался в Брест-Литовске. Более подробный рассказ об этом подвижнике православия отыскался в очерке «Житие Пискановских», написанном сыном писателя В.О.Волковым.

Публикуем очерк в сокращенном варианте.

Н.Александров

Священник Н.Н.Пискановский. Середина 1920-х годов

«В сарае на Поповом острове, где от стояния всю ночь в тесноте у меня отекли ноги, мне под утро уступили место на нарах — немного полежать, ибо сапоги мне стали малы и ноги не держали. Уступили удивительные люди — молодые красавцы кабардинцы в национальной одежде. Одного из них звали Дивлет Гирей Албаксидович. Я запомнил — ибо вечно ему благодарен. Кабардинцы очистили два места на нарах для стариков: для муллы и для православного священника. Охраняли их сон от натиска шпаны. Видя мое состояние, дали полежать и мне. Священник, который лежал рядом — украинец по национальности, — сказал мне: надо найти на Соловках отца Николая Пискановского — он поможет. Почему именно он поможет и как — я не понял. Решил про себя, что отец Николай, вероятно, занимает какое-то важное положение. Предположение нелепейшее: священник и «ответственное положение»! Но все оказалось верным и оправдалось: «положение» отца Николая состояло в уважении к нему всех насельников острова, а помог он мне на годы».

Д.Лихачев, академик, бывший узник Соловков

Николай Николаевич Пискановский (1886–1935) родился в семье белорусского священника, закончил духовную семинарию в Брест-Литовске (здесь автором допущена неточность – не было в Б.-Л.семинарии, – Н.А.), был рукоположен в дьяконы и служил в церкви при госпитале в Бресте. С началом Первой мировой войны госпиталь был эвакуирован в Одессу, туда и переезжает семья, в которой, помимо родителей, к тому времени были трехлетняя Ксения и годовалый Коля.

В 1918 г. отец Николай рукоположен в священники в храме Христа Спасителя в Москве, поскольку епископ Гродненский и Виленский был эвакуирован в Москву. После отец Николай вернулся на Украину, служил в храме деревни Александрия Херсонская. Когда начались гонения советской власти, семья переезжает сначала в Полтаву, потом в Воронеж.

Отец Николай твердо выступает и против изъятия церковных ценностей, и против живоцерковников. К 1923 г. относится первый арест, а далее у отца Николая лишь два социальных статуса — либо заключенный, либо ссыльный. В 1927 г. отца Николая отправляют на Соловки. В это время православное духовенство опять, как во времена появления «живой церкви», расколото надвое — на иосифлян и сергианцев, по имени своих руководителей — митрополита Сергия, местоблюстителя патриаршего престола, выпустившего Декларацию о признании церковью советской власти, и митрополита Иосифа, не признававшего Декларации. На Соловках большинство заключенного духовенства иосифляне, во главе их владыка Виктор Вятский (Островидов). Отец Николай, конечно, среди них. О нем, истощенном предшествующими арестами и ссылками, но сильном духом, пишет в своих «Воспоминаниях» Дмитрий Сергеевич Лихачев.

«Он был другой (по сравнению с владыкой Виктором. — В.В.). Его нельзя было назвать веселым, но всегда в самых тяжелых обстоятельствах он излучал внутреннее спокойствие. Я не помню его смеющимся или улыбающимся, но всегда встреча с ним была какой-то утешительной. И не только для меня. Помню, как он сказал моему другу, год мучившемуся отсутствием писем от родных, чтобы он потерпел немного и что письмо будет скоро, очень скоро. Я не присутствовал при этом и поэтому не могу привести точных слов отца Николая, но письмо пришло на следующий день. Я спросил отца Николая — как он мог знать о письме? И отец Николай ответил мне, что он и не знал, а так как-то вымолвилось. Но таких “вымолвилось” было очень много… Кладбищенская Онуфриевская церковь… была сергианской (следовательно, отец Николай туда не мог идти молиться. — В.В.)… У отца Николая был антиминс, и он шепотом совершал литургию в 6-й, “священнической”, роте. Отец Николай знал, что его жену также арестовали, и очень беспокоился о детях: что если возьмут в детдом и воспитают атеистами! И вот однажды, когда его вывозили из лагеря, в Кемперпункте (Кемский пересыльный пункт) он стоял в мужской очереди за кипятком. С другого конца к тому же крану подходила женская очередь. Когда отец Николай подходил к крану, он увидел у крана свою жену. Их заслонили заключенные (разговаривать мужчинам с женщинами было строго запрещено), и отец Николай узнал радостную для него весть — детей взяли верующие знакомые…»

Действительно, после ареста матушки в конце 20-х гг. Ксению и Колю приютили родственники в Коростене Житомирской области. Однако Ксения не хочет отказаться от переписки с арестованными родителями и поездок с передачами к матери, а для родственников связь с арестованными казалась слишком опасной, и ей приходится уехать в Одессу, где она поступает в ФЗУ. Но закончить училище не получилось — в 1931 г. отца Николая с Соловков направляют в ссылку в Архангельск, он очень болен, за ним требуется уход, и дочь устремляется к отцу. Отец Николай опять не ходит в единственную в городе действующую церковь (на кладбище) — она сергианская, а иосифляне не могут состоять в молитвенном общении с сергианцами. Ксения бесхитростно рассказывала, как ей было трудно, когда ее отправляли по каким-то бытовым вопросам к знакомому отца епископу Войно-Ясенецкому, который был с мая 1931 г. в ссылке в Архангельске и оперировал в амбулатории больницы по 40 человек за прием. Епископ Лука «не мог без храма», иногда ходил на службы в сергианский храм, поэтому Ксении, общаясь с владыкой, надлежало избегать подходить под его благословение.

Советская власть продолжала нещадно преследовать отца Николая. Основываясь на спокойном, без всякого трагизма рассказе самой Ксении, поведаю о дальнейшей судьбе семьи. Ссыльным сносную работу в Архангельске не давали, отец Николай работал сторожем на кирпичном заводе, а Ксению «по блату» устроили туда чернорабочей, затем она работала на стройке. Весной 1934 г. с Соловков в Архангельск направили «матушку», приезжает и шестнадцатилетний брат Коля — наконец семья воссоединилась, хотя бы и в ссылке. Но вскоре, в начале 1935 г., вновь арестован отец Николай — он служил дома, и, очевидно, это и было главным обвинением против него. На этот раз подорванный организм не выдержал — отец Николай умирает 10 апреля 1935 г. в тюрьме во время следствия. Мнение Дмитрия Сергеевича: «Жизнь отца Николая была сплошным мучением, а может быть и мученичеством». С похоронами помогли духовные дети отца Николая, имевшие доступ в тюремную больницу — скорее всего, это был ссыльный профессор Никитин, яснополянский врач Льва Николаевича, крупный медик, среди пациентов которого были высокие чины краевого НКВД. Тело отдают семье для погребения, и на городском кладбище появляется скромная могила с надписью на кресте «Н.Н.Пискановский» и не особо обращающей на себя внимание маленькой предшествующей буквой «о» …

В.Волков, "Брестский Курьер", 20 мая 2010

Навигация





Наши партнеры

Виртуальное путешествие по всему городу Кобрину