Versão em português 中文版本 日本語版
Polish version La version française Versione italiana
Русская версия English version Deutsch Version

Русификация

Кобрин → Выдающиеся личности → Алексей Михайлович Мартынов

Вряд ли можно считать умышленно-запланированной русификацией тот многогранный процесс, который разворачивался в Кобрине в течение двух столетий после воссоединения с Россией в отдаленном 1794 г. Закончился же он тем, что русский язык стал здесь основным средством общения, почти полностью вытеснив местное самобытное наречие украинского языка. Думается немалую роль в первичном ознакомлении полешуков с русскими людьми сыграли походы А. Суворова в 1794 г., оставившие воспоминание о боях у Дивина, Кобрина, Кручиц в виде «Суворовских дубов» и братских могил погибших «москалив». Запомнился и Кобринский бой в самом начале Отечественной войны 1812 г. В столетнюю годовщину в центре города был открыт памятник с многоговорящим текстом: Русским воинам, одержавшим первую победу над войсками Наполеона в пределах России 15 июля 1812 года. Спустя полвека на братской могиле павших русских воинов был сооружен собор имени Александра Невского. Кроме убитых в этих боях, еще было много раненых, которые излечивались в местном госпитале. Наверняка, немало ставших беспомощными инвалидами не смогли пробираться к родным очагам и осели на Кобринщине. Здесь же запускали корни солдаты, которые после 25-ти, а затем 15-ти летней службы выходили «в чистую отставку», получая в виде вознаграждения пол-десятины городской земли под усадьбу и постройку жилья.

Еще большее значение имело общение с русскими солдатами в интимных домашних условиях. Ведь в отдаленном прошлом не везде имелись специальные казармы, поэтому было в обычае квартировать солдатам у местных обывателей. А ввиду близости границы в Кобрине постоянно дислоцировались воинские части. Так, уже в конце 18 ст. город стал пристанищем кирасирского полка, в 1913 г. – Иркутского гусарского полка, в котором корнетом службу нес А. Грибоедов. В первую мировую войну из Кобрина на фронт отправились 149 Черноморский и 150 Таманский пехотные полки.

Способствующий русификации шел и обратный процесс, каковым был постоянный рекрутский набор. Местных ребят «брали в москали», по здешнему выражению, и посылаи зачастую нести службу царскую в отдаленные гарнизоны Руси великой. Здесь уже было полное раздолье для русификации! На службе они, естественно, не могли не усвоить русского языка, тем более, что самый короткий срок солдатчины длился не менее четырех лет. По возвращении домой многие сознательно не желали расставаться с более престижным во всех отношениях общегосударственным языком, приучали к нему домочадцев. Нередко случалось, что молодой солдатик влюблялся в местную красотку и оставался там, где его застало увольнение в запас, не порывая в то же время связи с отчим домом. Таким образом лишний раз устанавливалась прочная двусторонняя связь.

Естественно, мощными факторами в углублении и расширении русификации стали русскоязычная школа и православная церковь. Распространение грамотности и ознакомление с великой русской литературой имело немаловажное значение для ощущения своего кровного родства с русскими людьми, несравненно более душевными и понятными, чем заносчивые паны-католики, частенько склонные подчеркивать зачастую мнимые достоинства высшей польской культуры. В сознании народа далеко еще не изгладились воспоминания об ожесточенной религиозной борьбе, которая веками велась за души верующих между католиками-униатами и православными. Новедь она отнюдь не ограничивалась догматическими диспутами, а чаще непосредственно затрагивала сугубо житейские интересы. Память о былых гонениях на носителей православия полностью не отошла в область мифических преданий.

После окончания начального народного училища следующей ступенью образования служило четырехклассное уездное училище, переименованное затем в городское такого же законченно-среднего ранга. Его абитуриенты пользовались правом получения среднего чина, а это являлось заманчивой ступенькой для дальнейшего служебного продвижения по табели о рангах. Шустрые мещанчуки вскоре осознали эти преимущества и стали поступать на государственную службу в соседнее, как тогда говорили, Царство Польское, тогда уже разжалованное в «Привислинский край». Благо поляков на их родине к государственным должностям не допускали, поэтому конкуренции опасаться не приходилось. Наши русификаторы впоследствии частенько достигали высоких должностей, невзирая на сомнительный уровень полученного образования. А вот с полноценным средним образованием Кобрину явно не повезло. Многократные ходатайства городской думы к министру народного просвещения открыть классическую гимназию успеха не имели. Хотя местное руководство представляло под сооружение здания земельный участок, бралось частично возместить расходы на строительство. Поэтому дети более состоятельных родителей, жаждущие получить аттестат о среднем образовании, были вынуждены отправляться в гимназии Бреста, Пинска, а то и Белостока. Здесь уместно отметить и такой показательный факт. Во многих интеллигентных еврейских семьях влияние русского языка настолько глубоко закоренилось, что даже в «польское время», притом не только в Кобрине, но даже в самой Варшаве в домашнем употреблении был русский.

Однако наиболее судьбоносной для масштабов русификации оказалась первая мировая война, проутюжившая вдоль и поперек просторы многострадальной Белоруссии. Фронтовые неудачи в 1915 г. Вынудили русскую армию к отступлению. Ее командование придерживалось пагубной доктрины «выжженной земли» на оставляемой врагу территории. Население прифронтовой полосы в принудительном порядке поголовно эвакуировалось вглубь страны, тогда как оставляемое недвижимое и движимое имущество немедленно беспощадно сжигалось. Беженские семьи мучительно медленно расползались по необъятным просторам России, наскоро усваивая русский язык и знакомясь с бытом разных губерний. Радушное отношение русских людей к бедствиям горемык-полешуков оставило глубокий след в сознании беженцев. Многим из них довелось не по своей воле участвовать в круговерти революционных событий, а то и сложить голову вдали от родных мест. Счастливчики, оказавшиеся ближе других к Белоруссии, уже с 1918 г. стали всеми правдами и неправдами пробираться «домой», где заставали поросшие сорняками пустыри. Вообще же обратный исход многотысячных беженских масс завершился лишь в конце 1923 года. Причем множество наших земляков предпочли запустить корни в обжитых местах, принципиально не желая возвращаться в «панскую Польшу».

И в заключение естественный вопрос: как же обстоит процесс стихийной руссизации Кобринщины в послевоенный советский период? С этой целью любознательному наблюдателю достаточно побродить по городским улицам, вслушиваясь в разговор прохожих. Можно ручаться, что белорусского говора услышать не довелось. Аналогичная картина повторится при ознакомлении с читательскими формулярами в городской библиотеке, равно как со статистическими данными в отделе подписки в местном отделении Союзпечати. Повсюду наблюдается безрадостное для государственного языка явление. Крайне мизерные тиражи книг и периодики, издаваемых на том же государственном языке, убедительно говорят о той непопулярности, какой он пользуется у народных масс. И это несмотря на героические старания небольшой прослойки белорусскоязычной интеллигенции, пытающейся не только во что бы то ни стало выстоять, но даже лишить язык «москалющиков» его преобладающего положения.

Октябрь 1995 г.

 

Навигация

Материалы




Наши партнеры

Познай Кобрин