А. М. Мартынов

Полонизация – ополячивание

Впервые массовый наплыв польской шляхты западных воеводств Польши на Кобринщину произошел в середине 16 ст. В то время владение недавно упраздненным Кобринским княжеством перешло «для кормления» польской королеве Боне. Именно она оказалась инициатором колонизации наших земель, передачи поместий мазовецкой шляхте. К тому же периоду относится появление в городе первого католического костела. Не лишне снова подчеркнуть, что в представлении кобринчуков слово католик до недавнего времени ассоциировалось со словом поляк.

Хотя в течение последующих столетий прослойка польского населения оставалась довольно незначительной и состояла преимущественно из ополяченной местной шляхты да дворовой челяди, политический вес и экономическое влияние, которыми она пользовалась были огромны. Отзвуки этого сказывались еще очень долго. Ведь пан, или подпанок, столетиями в представлении бесправных крепостных масс являлся живым олицетворением всевластия, от прихоти которого всецело зависели не только благополучие, но даже самое существование «пригонного крепака». Суровая действительность приучала относиться с трепетным почтением ко всему панскому, начиная с польского, «панского», языка и ко всем внешним проявлениям панской культуры.

Следы такого прошлого дошли до нас в виде названий многих деревень, заимствованных от панских фамилий: Прилуки – Прилуцкий, Андроново – Андроновский, Шеметовка – Шемет и др.

В подавляющем большинстве случаев помещики продолжали не расставаться с имениями. В городе обзаводились усадьбами только в случае разорений, вызванных неумением вести хозяйство в новых условиях. Переселялись в город и состарившиеся одиночки. Здесь объединяющим центром всех сословий служил местный костел. Существующий теперь сооружен в середине19 ст.

В двадцатые годы один из видных политических деятелей возрожденной Польши Грабский опубликовал брошюру, в которой неизвестно из каких побуждений изложил с предельной откровенностью официальную концепцию стратегических замыслов внешней и внутренней политики Наияснейшей Речипосполитой. По первому пункту она сводилась к тому, что следует всемерно использовать, притом в предельно сжатые сроки, развал и ослабление России для попыток восстановления польских границ, существовавших до разделов конца 18 ст. Иначе говоря, полностью аннексировать все белорусские и отчасти украинские земли, раздвинув Польшу «от моря до моря» и доведя численность населения до 70-80 миллионов. Лишь тогда, по убеждению автора, Польша могла чувствовать себя относительно уверенной в отношении извечных недругов – Германии и России.

Что же касается демографической политики, то основное внимание следовало сосредоточить на возможно быстрой ассимиляции славянских национальных меньшинств. А поскольку приходилось считаться с сопротивлением белорусов на севере Кресув всходних (восточных окраин) и украинцев на юге, то следовало использовать малосознательных в национальном отношении полешуков в качестве буфера, чтобы вбить клин между более стойкими белорусами и украинцами, поведя отсюда последовательное ополячивание на север и юг. Припомним, что для определения национальности полешуков было придумано оригинальное словечко «тутэйшие», т.е. местные, которое фигурировало даже в оригинальных документах. Такова была официальная схема нициональной политики польской правящей верхушки на ближайшие десятилетия.

Еще более примитивной оказалась экономическая стратегия: все усилия и средства направить на всестороннее развитие промышленности и сельского хозяйства исконно-польских центральных и западных воеводств, разделив страну на Польшу-А и Польшу-Б. Причем последней отводилась скромная роль сырьевого «придатка».

Властями этот план осуществлялся настойчиво и последовательно. Так, школьное обучение велось исключительно на польском языке, чуждом подавляющему большинству. Государственные должности, начиная с самых ничтожных, мог занимать только поляк-католик. Местный крестьянин не мог купить у поляка помещика землю: таковая должна была перейти только в польские руки. Из вступающей в смешанный брак пары влюбленных «иноверческая» сторона обязательно должна была принять католичество. Вмешательство бюрократов в межнациональные отношения доходило до нелепости: коренному местному гражданину отказывалось в праве по документам считать себя русским: таковым признавался только прибывший из России белоэмигрант, которых немало оказалось здесь после революционного урагана. Перед войной студенческая молодежь, по примеру нацистов, увлекалась процентным определением арийской чистоты своего происхождения, проводила антропометрические исследования. Газеты пестрели требованиями передела колоний за счет отнятых от немцев, пропорционально отошедшей к Польше немецкой территории. Даже школьников-малолеток подключали к этой истерии. Маршируя на уличных демонстрациях, они по подсказке взрослых хором скандировали: «Мы хотим колоний!»

В противовес разгулу чванливого шовинизма в массах стихийно ширилась симпатия к Советскому Союзу, возникали подпольные организации КПЗБ, комсомола. Не обходилось без ежегодных более-менее массовых политических процессов. «За политику», кроме многолетнего тюремного заключения, грозила дополнительная отсидка в концлагере Картуз-Береза, который прославился своим жестоким режимом. Все больше подпольщиков, спасаясь от неминуемой расправы, бежали в Советский Союз. Там все они скоро оказывались в социалистических концлагерях. Что называется, из огня, да в полымя.

Страна не выходила из перманентного тяжелого экономического кризиса. Угнетала безработица, побуждавшая активную молодежь искать счастья за границей. Поскольку ранее традиционно-гостеприимные США и Канада установили строжайший визовый режим, оставалась одна продушина – страны Латинской Америки. Ежегодно в Аргентину, Уругвай, Парагвай эмигрировали многие сотни отчаявшихся найти работу дома. В то же время с аналогичными надеждами на Восточные Крессы прибывали сотни польских безработных. В результате такой чехарды за междувоенное двадцатилетие население Кобрина оставалось стационарным. Вообще город застыл в своем росте: за тот же период в нем за счет госассигнований было выстроено не более десятка зданий общественного назначения. Впрочем, не лучше обстояло дело и в отношении индивидуальной застройки. Город ветшал и опускался. Ожидание хотя каких-то перемен становилось нетерпимым: хотя хуже, но иначе… И перемена не заставила себя долго ждать: вспыхнула молниеносная война. Отсталая во всех отношениях польская армия несла поражения за поражениями. Уже 17 сентября когда части Красной Армии перешли границу, «подав руку братской помощи» угнетаемым белорусам и украинцам, на южной окраине Кобрина произошел целоденный бой поляков с немцами, один из последних в ту злосчастную кампанию. С польской стороны насчитывалось 170 убитыми, о местах захоронений которых поныне «не скажет ни камень, ни крест»…

В заключение уместно припомнить факты отдаленного прошлого, которые не вошли в основной текст, хотя представляют несомненный интерес. По воле судьбы название Кобрина запечатлено в биографиях двух знаменитых польских политических деятелей, диктаторов восстаний 1794 и 1863-4 гг., Тадеуша Костюшко и Ромуальда Траугутта.

Предки Тадеуша Костюшки – Сехновецкие происходили из ополяченной местной шляхты, издревле владевшей имением Сехновичи, расположенным в двадцати верстах от Кобрина. Там молодой Костюшко неоднократно жил длительное время, а владел сехновицкими крепостными вплость до своей смерти Ромуальд Траугутт, подполковник инженерных войск, участвовал в обороне Севастополя 1853-4 гг. После выхода в отставку поселился в имении Верхолесье. Отсюда начиналась его повстанческая деятельность. Сподвижники его рекрутировались исключительно из польской шляхты. Местные крестьяне враждебно относившиеся к повстанцам, выслеживали передвижения их групп и сообщали обо всем властям.

Октябрь 1995 года.

Навигация

• "Евреизация"
• Германизация
• Полонизация
• Украинизация
• Белорусизация
• Русификация
• Советизация
• Вернуться назад

Материалы

• Повесть "Властелин мира"
• Самостоятельные пробы
• Ряд любопытных рассказов
• Письма Михаила Арцибашева
• Вернуться назад

Наши партнеры