Versão em português 中文版本 日本語版
Polish version La version française Versione italiana
Русская версия English version Deutsch Version

Живые голоса истории

В Кобринском военно-историческом музее им. А. В. Суворова хранится много документов об истории нашего города. Среди них - воспоминания очевидцев и непосредственных участников событий начала войны. Волею судеб все они 22 июня 1941 года оказались в Кобрине и были свидетелями того, что происходило в тот день. Каждый из них был на своем посту, каждый видел одну и ту же картину, но со своей точки зрения. Их свидетельства, собранные вместе, дают материал для понимания того, что же произошло 22 июня.

СТАКАНОВ В. А.: « В мае 1940 г. после окончания Гатчинской школы младших авиаспециалистов (под Ленинградом) я в звании сержанта был направлен для прохождения дальнейшей службы в 123-й истребительный авиационный полк (ИАП), дислоцировавшийся тогда под Оршей. Меня назначили электромехаником 3-й эскадрильи 123-го ИАП. Командиром полка был майор Сурин, а командиром 3-й эскадрильи - капитан Савченко. В ноябре или декабре 1940 г. наш полк перебазировался в Кобрин. Полк в своём составе имел четыре эскадрильи. На вооружении было порядка семидесяти истребителей И-153 «Чайка».

В мае 1941 г. к нам поступили 20 новых истребителей ЯК-1. Их привезли на железнодорожных платформах. Технический состав принялся за сборку... Но с полётами на ЯК-1 было неизмеримо сложнее... Техника пилотирования на нём была совершенно иной. Я не решаюсь сказать, сколько бы понадобилось лётчикам времени, чтобы они смогли, переучившись на «яках», уверенно вступать на них в воздушный бой с «мессершмидтами». Но самому лучшему лётчику, на мой взгляд, не хватило бы оставшегося месяца до начала войны...»

КОМЕНДАНТ С. А.: «15 июня 1941 г. я прибыл в г. Кобрин в штаб 4-й армии для прохождения дальнейшей службы. Штаб армии располагался в Лепесах - в военном городке... В глубине городка возвышалось красивое двухэтажное здание с цоколем, буквой «П».

САНДАЛОВ Л. М.: «…Вечер 21 июня был для бойцов и командиров 4-й армии обычным субботним вечером: люди отдыхали, смотрели спектакли, кинофильмы, выступления коллективов художественной самодеятельности...».

МАРТЫНОВ А. М.: «В самый канун войны, вечером 21 июня 1941 г., в военном городке выступали артисты белорусского театра оперетты, игравшие на открытой сцене оперетту «Цыганский барон». И вот настало роковое 22 июня. Уже в 2 часа ночи сработали вражеские диверсанты: была выведена из строя городская электростанция и в разных направлениях были уничтожены десятки метров телефонной связи».

САНДАЛОВ Л.  М.: «В 3 часа 30 минут Коробкова (командующего 4-й армией) вызвал к телефонному аппаратуру командующий округом и сообщил, что в эту ночь ожидается провокационный налёт фашистских банд на нашу территорию. Но категорически предупредил, что на провокацию мы не должны поддаваться. Наша задача - только пленить банды. Государственную границу переходить запрещается.

МАРТЫНОВ А. М.: «Разбудил кобринцев на рассвете натужный гул тяжело нагруженных немецких бомбардировщиков. Вскоре загрохотали взрывы бомбёжки, которая пунктиром пронеслась над южной окраиной города, от канала Бона до улицы Свердлова. Были прямые попадания с человеческими жертвами».

САНДАЛОВ Л. М.: «...Оперативный дежурный доложил по телефону, что вражеской бомбардировке с воздуха подвергся Кобринский аэродром. Я тут же приказал дежурному передать всем начальникам отделов: немедленно оставить помещение штаба, прихватить с собой штабные документы, сосредоточиться в саду за штабом...

Опрометью выскочив из штаба и отбежав метров сто, я залёг в канаву рядом с другими. И тот час же над нами появилась вражеская эскадрилья. С малой высоты она стала сбрасывать 500-килограммовые бомбы. Страшные взрывы потрясли воздух, и на наших глазах здание штаба стало разваливаться. За первой волной бомбардировщиков последовала вторая. А мы лежали в канаве, лишённые возможности что-либо предпринять: зенитных средств при штабе не было, а большая часть истребителей сгорела на аэродроме.

Бомбардировке подвергся весь наш военный городок, в том числе и жилые дома. К счастью, семьи начсостава, захватив самое необходимое, покинули свои квартиры сразу же, как только начался налёт на Кобрине кий аэродром...».
Мартынов А. М. «В течение дня по центру города прокатился ещё один бомбовый удар. Имелись разрушения и жертвы. Зато в течение дня почти не прекращали доноситься взрывы со стороны военного городка и прилегающего военного аэродрома. Уже первым налётом на нём было сожжено большинство самолётов. Прямое попадание разрушило здание штаба 4-й армии. К счастью, потери в людях были незначительные. Под развалинами штаба оказался сотрудник шифровального отдела Стефан Александрович Комендант, который впоследствии занимал должность председателя Кобринского райисполкома».

КОМЕНДАНТ С. А.: «...В субботу 21 июня в 18.00 я заступил дежурным по отделу, доложил об этом начальнику 8 отдела подполковнику Бухарову... Ночь была тёплая и спокойная, но в 2 часа ночи наши телефоны не работали. Связь была перерезана, нельзя было позвонить даже в город.

В 4 часа 10 минут раздался сильный взрыв, от которого окна раскрылись, и стёкла все вылетели. Быстро, прямо кубарем, я вылетел во двор. На дворе пусто, в небе кружит самолёт на высоте метров 800. Недалеко от штаба огромная воронка, со дна которой бьёт ключом вода... Вскоре в воронке собралось много военных, которым скомандовали: «В штаб!» Мы побежали в штаб, а в это время немцы начали бомбить аэродром, который располагался за воротами городка...

В окно из отдела я увидел 12 немецких самолётов, которые шли на штаб. Мои товарищи побежали во двор, а мне, как дежурному, этого делать было нельзя. Началась бомбёжка штаба с небольшой высоты. Здание разваливалось. Первые бомбы ложились в центр, который занимал Политический отдел, и в левое крыло. Наш отдел был в правом крыле. После небольшого перерыва товарищи забрали документы, лёгкие сейфы и вышли во двор. На дворе меня увидел начальник и распорядился идти в центр здания помочь вытащить придавленных. В это время послышался голос, просивший о спасении. Я стал пробираться по обвалившемуся паркетному полу наверх. В это время снова налёт, снова бомбы. Как я попал в цокольное помещение - не помню. Засыпанного извёсткой и штукатуркой, с поломанной грудью и голенью ноги, меня вытащили красноармейцы и погрузили на грузовую машину...»

СТАКАНОВ В. А. : «В 12 часов ночи 22 июня 1941 г. командир 123-й ИАП майор Сурин поднял всех по боевой тревоге. Самолёты убрали с «красной линейки», растащили их по аэродрому и замаскировали в окружающем лётное поле кустарнике. На «красной линейке» остались две или три «чайки», требовавшие длительного ремонта. Ни о какой войне люди не знали и не предполагали. Необычное рассредоточение самолётов было воспринято, как обычная учебная тревога, только с более сложными вводными. Некоторые даже недовольно ворчали. Одновременно для авиационных пулемётов стали набивать патроны, потому что до этого дня было разрешено иметь в самолёте только один боекомплект. Остальные патроны хранились на складе в заводской упаковке. К новым стоянкам «чаек» ночью же были переброшены все спецмашины. Весь личный состав полка тоже был в кустарнике у самолётов. Тут же последовала команда прогревать моторы. Всё это в дальнейшем и спасло полк от внезапного уничтожения.

Около четырёх часов утра над аэродромом появилась первая армада фашистских бомбардировщиков Ю-88, порядка 70 шт. Сначала они высыпали весь бомбовый груз на «красную линейку». Затем начали расстреливать из пушек и пулемётов отдельные цели. Загорелись новые истребители ЯК-1. Никто из лётчиков летать на них не умел, и они ни разу не поднимались в воздух...

С падением первых бомб на аэродром всем стало ясно, что это война. Поступила команда: «Всем в воздух!» И завертелось... Нет, не «карусель», как это часто пишут и говорят. Это построение было в виде комариного роя. Когда тёплым летним вечером комары собираются в вертикально вытянутый рой и вполне мирно жужжат. Только «чайки» расположились в воздухе на высоте от 200 до 5000 метров, диаметром до 5 км. И этот «рой» непрерывно пронизывался пушечными и пулемётными очередями... В воздухе постоянно висели до 60-ти фашистских самолётов и 20-30 «чаек». Численное преимущество фашистских самолётов было постоянным.

Первые загоревшиеся «Юнкерсы» охладили пыл остальных фашистских лётчиков. Бросив своё гнусное дело, бомбардировщики стали убираться домой. Но здесь появились штурмовики Ме-110 и истребители Ме-109. Начался воздушный бой истребителей. И опять «чайки» на равных вели с фашистами бой. Наши лётчики использовали преимущество «чаек» над «мессершмидтами» в маневренности. Фашисту очень трудно было поймать «чайку» в прицел, а малейший промах тут же компенсировался длинной очередью из четырёх пулемётов «чайки»...

Воздушный бой не утихал. Группы фашистских самолётов наплывали на наш аэродром под Кобрином одна за другой. Одни из них насчитывали 20 самолётов, другие, как это было в 11 часов, - до 60-ти. Но наши лётчики дрались насмерть. Когда кончались боеприпасы или бензин, «чайка», прижимаясь к макушкам деревьев, шла на посадку. Стоило самолёту подрулить к стоянке, как тут же технический состав его осматривал, устранял повреждения и неисправности, заправлял горючим и боеприпасами. И снова взлёт. Установился своеобразный конвейер: взлёт - воздушный бой - посадка. Но при этом надо учесть, что над стоянками самолётов непрерывно шёл воздушный бой, а отдельные Ме-109 и Ме-110 штурмовали и бомбили стоянки. И так без остановки с 4 часов утра до 13 часов. Девять часов кровавого и изнурительного воздушного боя...

В 13 часов поступила команда: оставшимся самолётам (к этому времени в строю было 12 «чаек») лететь на Пинский аэродром. К моменту вылета остатков полка в Пинск фашистских самолётов в небе не стало...

Над Кобрином было сбито лётчиками нашего полка несколько десятков немецких самолётов, из них 6 самолётов отнесли на личный счёт командира полка майора Сурина. Он участвовал в воздушных боях с первого вылета. Погиб примерно в 11 часов дня. Выйдя из боя, он повёл «чайку» на посадку, но под необычно большим углом к земле. После небольшого пробега самолёт перевернулся. Очевидцы, увидев, что командир в воздушном бою получил несколько тяжёлых ранений, пришли к выводу, что он во время посадки самолёта на землю потерял сознание.

Мне, как очевидцу большинства описанных выше событий, хотелось бы ещё раз подчеркнуть, что в нашем полку с первых минут войны не было никакой растерянности. Каждый делал своё дело и помогал соседу или товарищу. И чем больше проходит времени с того памятного дня, тем отчётливее вырисовывается мужество и стойкость наших лётчиков. На морально устаревших самолётах со скоростями на 100-150 км меньше скоростей фашистских самолётов, в условиях полного незнания в первые часы войны обстановки и непонимания даже характера фашистских действий (война это или провокация), в условиях отсутствия связи с другими частями армии лётчики нашего полка вели воздушный бой с противником практически на равных».

МАРТЫНОВ А. М.: «...И всё же в городе царило относительное спокойствие, по крайней мере, паники не наблюдалось. Магазины были открыты, притом без очередей. Даже сотрудники городской библиотеки находились на своих рабочих местах.

Вскоре со стороны Бреста появились переполненные женщинами с детьми первые грузовики. Значительная их часть заворачивала на Пинское шоссе. Военнообязанные кобринцы собирали вещмешки в ожидании мобилизационных объявлений, но таковые не появились. Над городом на большой высоте непрерывно парили вражеские самолёты. Наших самолётов почти не было видно. С запада доносился непрерывный глухой гул взрывов.

...Населению города было не до сна, когда жаркий июньский день сменился тревожной ночью... Начинался мрачный период фашистской оккупации, затянувшийся на бесконечно долгие 1124 дня...»

Таким предстаёт этот трагический день, увиденный глазами очевидцев.

Елена БАБЕНКО,
директор Кобринского
военно-исторического
музея им. А. В. Суворова

И ещё несколько слов о том, как сложилась дальнейшая судьба тех, с чьими воспоминаниями мы познакомились.

Сандалов Леонид Михайлович в июле 1941 г. назначен начальником штаба Центрального фронта. Сражался под Гомелем, Брянском, Тулой, Курском, в Прибалтике. На завершающем этапе войны генерал Сандалов занимал должности начальника штаба 2-го Прибалтийского и 4-го Украинского фронтов. После окончания войны служил начальником штаба Прикарпатского, а затем Московского военных округов. Автор ряда книг и мемуаров о Великой Отечественной войне.

Мартынов Алексей Михайлович во время оккупации города был принудительно мобилизован на работу. С 1942 г. был связным партизанского отряда им. Чапаева. Занимался снабжением партизан необходимыми им материалами и выполнял разведывательные задания в тылу врага по поручению оперуполномоченного партизанской бригады им. Чапаева. После войны восстанавливал работу городской библиотеки, а с 1946 г. до выхода на пенсию был директором Кобринского военно-исторического музея им. Суворова, который создан благодаря его уси-лиям. Вместе с основной работой в 1960-х годах занимался организацией районного отделения Общества охраны природы и охраны памятников.

Комендант Стефан Александрович после ранения, полученного в первый день войны в Кобрине, находился на лечении в госпитале города Тамбова. С сентября 1941 г. служил начальником шифровального отдела 323-й стрелковой дивизии Западного фронта. Войну закончил в штабе Военно- воздушных сил Красной армии г. Москвы в звании капитана. После войны был председателем Жабинковского райисполкома, а затем - председателем Кобринского райисполкома. С 1958 г. работал директором Кобринского маслосырзавода.

Стаканов Викентий Алексеевич с первых дней войны в составе действующей армии - 123-й истребительный авиаполк. С августа 1941 г. служил в 209-м отдельном батальоне аэродромного обслуживания. Войну закончил в звании майора. После её окончания жил и работал в г. Ленинграде.

Бабенко, Е. Живые голоса истории / Елена Бабенко // Кобрынскі веснік. – 2004. – 19 чэрвеня. Воспоминания очевидцев и непосредственных участников событий начала войны на Кобринщине.

Популярные материалы