Versão em português 中文版本 日本語版
Polish version La version française Versione italiana
Русская версия English version Deutsch Version

Статьи о Кобрине: 1941 - 1945

З успамінаў Л.М.Сандалава

Сандалав Леанід Міхайлавіч, нарадзіўся 10 красавіка 1900 г. у г. Вічуга Іванаўскай вобл., Расія. Удзельнік баёў  на Беларусі ў Вялікую Айчынную вайну. Генерал-палкоўнік (1944). Закончыў ваенныя акадэміі імя Фрунзе (1934), Генштаба (1937). У Чырвонай арміі з 1919 г. з верасня 1937 г. у БВА, 3 1940 г. начальнік штаба, у ліпені — жніўні 1941 г. камандуючы 4-й арміяй, начальнік штаба Центральнага фронту. У пачатку Вялікай Айчыннай вайны
ўдзельнічаў у абарончых баях у раёне Брэста, Жабінкі, Кобрына і інш.

У 1941 — 1945 гг. начальнік штаба Бранскага, 2-га Прыбалтыйскага, 4-га Украінскага франтоў. Да 1953 г. на камандных пасадах у Савецкай арміі. Аўтар кніг «Пагарэла-Гарадзішчанская аперацыя» (1960), «Цяжкія рубяжы» (1965), «Перажытае» (1966), «На маскоўскім напрамку» (1970), «Пасля пералому» (1983). Памёр 23 кастрычніка 1987 г.

...Слухи о том, что скоро придут немцы, вовсю циркулировали среди местного населения. У магазинов толпились очереди. Мука, сахар, керосин, мыло раскупались нарасхват. Владельцы частных портняжных, сапожных и часовых мастерских охотно принимали новые заказы, но выдавать заказчикам их пальто, костюмы, сапоги и часы не спешили. Особенно задерживались заказы военнослужащих.

В войсках это вызывало тревогу, а из округа шли самые противоречивые указания. Помню как сейчас, недели за две до начала войны командующий и член Военного совета нашей армии по возвращении из Минска пригласили к себе начальника отдела политической пропаганды армии, командира механизированного корпуса, командира авиационной дивизии и меня. Нам было объявлено, что Павлов озабочен состоянием боевой подготовки войск и у него обсуждался вопрос о предстоящих летних учениях.

— Нашей четвертой армии, — сказал Коробков, — предложено провести опытное тактическое учение двадцать второго июня в присутствии всего высшего и старшего командного состава армии. Проводить его будем на Брестском артиллерийском полигоне. К участию в нем привлекаются части сорок второй стрелковой и двадцать второй танковой дивизий.

— А как расценивает командование округа продолжающееся сосредоточение немецких войск на нашей границе? — спросил начальник отдела политической пропаганды армии бригадный комиссар С. С. Рожков.

— Так же, как и старшие начальники в Москве, — отпарировал Коробков. — Германия не осмелится нарушить договор о ненападении. Она стягивает свои войска к нашей границе главным образом потому, что опасается нас. Вы же знаете, в каком свете подавались буржуазной прессой имевшие у нас место перевозки по железной дороге некоторых воинских частей из глубины страны в пограничные округа, а также перевозки к границе рабочих и строительных частей, наконец, обычные перевозки переменного состава на учебные сборы... С другой стороны, — продолжал командующий после минутной паузы, — вполне можно допустить, что сосредоточение немецких войск на нашей границе должно усилить «аргументы» Германии при решении с нами каких-то политических вопросов.

— Ну а какие требования предъявляются нам в смысле боевой готовности войск? — поинтересовался я.

— Надо быстрее строить укрепрайон и полевые оборонительные позиции, — ответил командующий. — Для этого полкам
разрешается выделять не по одному, а по два батальона одновременно. Для штаба армии, штабов корпусов и управления коменданта укрепрайона приказано немедленно оборудовать вне городов командные пункты.

— Для себя командный пункт в лесу, в нескольких километрах от Кобрина, мы уже наметили, — заявил командир механизированного корпуса генерал-майор С.И.Оборин. — Но в дивизиях у нас больше половины красноармейцев первого года службы. Артиллерийские части получили пушки и гаубицы, а снарядами не обеспечены, тягачей пока еще нет. Материальная часть в танковых подразделениях устаревшая. Автомашин не хватает. Наш парк способен поднять не более четверти личного состава корпуса. А как быть с остальными? Штабы людьми укомплектовались, но сколоченность у них пока еще недостаточная. Словом, впереди огромная работа...

В том же примерно духе высказался и командир авиадивизии полковник Белов:

— Только с пятнадцатого июня мы начнем получать новую боевую технику. Кобринский и пружанский истребительные полки получат самолеты Як-один, вооруженные пушками, штурмовой полк — самолеты Ил-два, бомбардировочный — Педва. Новые аэродромы будут готовы примерно через месяц.

В конце этого памятного совещания выступил Рожков. Его взволнованную речь я запомнил очень хорошо и могу воспроизвести почти со стенографической точностью.

— Слишком благодушное настроение у нашего командования, — заявил он напрямик. — Сосредоточение фашистских войск на границе нельзя рассматривать иначе, как подготовку к нападению на Советский Союз. Мы уже не раз имели возможность убедиться, к чему ведет сосредоточение немецкой армии у границ соседнего государства ...

А жизнь шла своим чередом. Пограничники и наши передовые части продолжали докладывать о выдвижении к границе немецких войск и различной боевой техники. Немецкие самолеты стали ежедневно вторгаться в воздушное пространство
СССР.

В районе Буховичей, на территории подсобного хозяйства, связисты приступили к оборудованию армейского командного
пункта. Командир 28-го стрелкового корпуса начал строить командный пункт в районе Жабинки, командир 14-го механизированного корпуса — в лесу у Тевлей.

Тревожное настроение, достигшее особой остроты к середине месяца, как-то было приглушено известным Заявлением ТАСС, опубликованным в газете «Правда» 15 июня. В этом документе опровергались сообщения иностранной печати о якобы возникших между Советским Союзом и Германией разногласиях. Заявление ТАСС расценивало слухи о сосредоточении на границе немецких и наших войск как неуклюжую пропаганду, состряпанную враждебными СССР и Германии силами, заинтересованными в дальнейшем расширении и развязывании войны...

А по ту сторону Буга ни на минуту не прекращалась подготовка к разбойничьему нападению на СССР. В день опубликования Заявления ТАСС Гитлер вызвал в Берлин всех командующих и отдал им последние распоряжения. В тот же день, 15 июня, фельдмаршал Клюге и генерал Гудериан возвратились к своим войскам и стали выводить их на исходные позиции.

Вспоминая те дни, я особенно отчетливо и ярко представляю себе все, что делал в субботу, 21 июня 1941 года: с кем встречался, о чем говорили, куда ходил и ездил. Утром, как только я прибыл в штаб, командующий протянул мне телеграмму:
— Начальник штаба округа сообщает, что для участия в армейском опытном учении сегодня в Брест приедут представители из округа и из Наркомата обороны. Надо встретить их и устроить. А мы с начальником боевой подготовки едем сейчас на полигон и еще раз все там прорепетируем. Предупредите командиров соединений и частей, чтобы завтра к восьми часам на полигоне были все, как один...

После отъезда командующего ко мне зашел полковник И.В.Тутаринов — начальник штаба механизированного корпуса.

— Генерал Оборин в течение нескольких дней проверял танковую дивизию в Бресте, а я — другую, в Пружанах, — сообщил он. — Должен сказать, что постепенно дивизии эти начинают становиться дивизиями не только по названию.

Во время нашей беседы с Тутариновым в мой кабинет заглянул по какому-то поводу Шлыков ...

... Расставшись с Тутариновым, я предложил своему заместителю по политчасти батальонному комиссару А. В. Дюльдину
и начальнику связи полковнику А.Н.Литвиненко поехать вместе со мной в Буховичи проверить наш командный пункт. Утро выдалось теплое.

Путь пролегал по живописному берегу реки Мухавец. Яркое солнце делало заливные луга и зеленые рощи необыкновенно нарядными, праздничными. Тревожное настроение постепенно испарилось.

Командный пункт располагался в нескольких закопанных в землю деревянных бараках. Вызвав с узла связи по телеграфным проводам штаб округа, а потом штабы соединений и обменявшись с округом сигналами по радио, мы с удовлетворением отметили, что командный пункт готов для управления армией. Не было связи только с Пружанами. Связисты вышли на линию устранять повреждение, а мы сели в машину и выехали в Пружанский гарнизон. Хорошо отремонтированные к тому времени шоссейные дороги позволяли ездить на самой большой скорости.

В Пружанах мы прежде всего посетили старый аэродром. Командир истребительного полка майор Н.В.Акулин доложил:

— Два дня назад полк получил два новых самолета МиГ. Все остальные — устарелые истребители с пулеметным вооружением. Бетонированная полоса еще не готова...

С аэродрома заглянули в 30-ю танковую дивизию. Встретивший нас начальник штаба дивизии полковник Н. Н. Болотов сообщил, что проволочная связь с Буховичами восстановлена. Вскоре приехал и командир дивизии полковник  С.И.Богданов...

Мой заместитель и начальник связи армии возвратились из Пружан в Кобрин, а я с Богдановым поехал в район учений — к селению Поддубно. Даже при поверхностном знакомстве с полком сразу бросалась в глаза слабость его подготовки. Подразделения действовали несогласованно, танки сбивались с курса и часто останавливались, чтобы уточнить свое местонахождение.

Когда полк вышел в район Тевли, я повернул на юг, к Кобрину. Продолжавший сопровождать меня полковник Богданов жаловался, что дивизия оснащена только устаревшими и сильно изношенными танками. Половина из них может быть использована лишь в качестве учебных. Большинство имеет на вооружении 45-миллиметровые пушки, но у некоторых остались 38-миллиметровые пушки «Гочкиса» или только пулеметы.

... Под Кобрином я заглянул на второй наш старый аэродром. Там командовал полком майор Сурин.

— Вчера на станции Тевли мы выгрузили из эшелона двадцать новых самолетов Як-один, — сообщил он приятную новость. — Сейчас приводим их в боевое состояние. А летчики, умеющие летать на этих машинах, приедут завтра пассажирским поездом. Кроме новых самолетов, в полку имеется 60 истребителей «чайка».

Со старого я поехал на новый Кобринский аэродром и застал там командира авиационной дивизии, а также командира района ПВО.

— Как видите, взлетно-посадочная полоса почти готова, — похвалился полковник Белов. — В ближайшие дни можно будет перебазировать сюда полк Сурина.

— Этому полку везет: получает и новый аэродром, и новую технику, и надежное прикрытие, — заметил я, глядя в сторону командира района ПВО.

Реакция последнего была совершенно неожиданной.

— Вам хорошо известно, — заговорил он с нескрываемым раздражением в голосе, — что у меня, как и в войсках четвертой армии, зенитные части находятся в окружном лагере за Минском. Ни штаб армии, ни штаб механизированного корпуса, ни авиацию, ни даже себя прикрыть с воздуха в районе Кобрина мне нечем.

— Но ведь округ обещал возвратить ваши зенитные дивизионы! — возразил я, а про себя подумал: «Обязательно нужно еще раз доложить об этом командующему».

Разрешив с полковником Беловым ряд частных вопросов, поехал к себе в штаб. Прибыл туда к 4 часам дня. Из штаба округа, равно как и из войск, за время моего отсутствия никаких важных сообщений не поступало.

Вскоре возвратился из Бреста и командующий армией. Я доложил ему о результатах посещения командного пункта, а также танковой и авиационной дивизий...

...Вечер 21 июня был для бойцов и командиров 4-й армии обычным субботним вечером: люди отдыхали, смотрели спектакли, кинофильмы, выступления коллективов художественной самодеятельности. А тем временем в другой 4-й армии — по ту сторону Буга — им готовили гибель.

В 3 часа 30 минут Коробкова вызвал к телеграфному аппарату командующий округом и сообщил, что в эту ночь ожидается провокационный налет фашистских банд на нашу территорию. Но категорически предупредил, что на провокацию мы не должны поддаваться. Наша задача — только пленить банды. Государственную границу переходить запрещается.

На вопрос командующего армией, какие конкретные мероприятия разрешается провести, Павлов ответил: Все части армии привести в боевую готовность. Немедленно начинайте выдвигать из крепости 42-ю дивизию для занятия подготовленных позиций. Частями Брестского укрепрайона скрытно занимайте доты. Полки авиадивизии перебазируйте на полевые аэродромы.

До 4 часов командарм успел лично передать по телефону распоряжение начальнику штаба 42-й дивизии и коменданту укрепрайона. А в 4 часа утра немцы уже открыли артиллерийский огонь по Бресту и крепости.

Почти тотчас же стали поступать донесения и из других наших гарнизонов, подвергшихся нападению врага. Командиры дивизий сами объявили боевую тревогу...

Брестская крепость была буквально засыпана снарядами и минами. Это подтверждается и захваченными документами 45-й пехотной дивизии немцев, на которую возлагалась задача овладеть крепостью и которая была там разбита. Из документов видно, что огонь по крепости был открыт всей дивизионной и корпусной артиллерией. Кроме того, для участия в артиллерийском ударе привлекались из группы Гудериана девять легких и три тяжелые батареи, батарея большой мощности и три дивизиона мортир.

Одновременно с этим немецкая авиация произвела ряд массированных ударов по нашим аэродромам ...

... Оперативный дежурный доложил по телефону, что вражеской бомбардировке с воздуха подвергся Кобринский аэродром...

С разрешения командарма я тут же приказал дежурному передать всем начальникам отделов: немедленно оставить помещение штаба, прихватить с собой штабные документы, сосредоточиться, как было условлено заранее, в саду за штабом и ожидать машин для переезда в Буховичи. В течение нескольких минут здание штаба опустело.

Сам я тоже стал просматривать содержимое своего сейфа. В это время раздался телефонный звонок. Из механизированного корпуса докладывали, что на их штаб сброшено несколько бомб, здание разрушено, есть жертвы. А с улицы дежурный по штабу армии кричал мне в открытое окно, что группа немецких самолетов держит курс на наш военный городок.

Опрометью выскочив из штаба и отбежав метров сто, я залег в канаву рядом с другими. И тотчас же над нами появилась вражеская эскадрилья. С малой высоты она стала сбрасывать 500-килограммовые бомбы. Страшные взрывы потрясли воздух, и на наших глазах здание штаба стало разваливаться. За первой волной бомбардировщиков последовала вторая. А мы лежали в канаве, лишенные возможности что-либо предпринять: зенитных средств при штабе не было, а большая часть истребителей сгорела на аэродроме.

Бомбардировке подвергся весь наш военный городок, в том числе и жилые дома. К счастью, семьи начсостава, захватив самое необходимое, покинули свои квартиры сразу же, как только начался налет на Кобринский аэродром.

Когда самолеты улетели, установили, что среди работников армейского управления недостает четырех человек. Не успев выбежать из здания штаба, они погибли под его развалинами. Фамилии троих запомнились. Это были: помощник по комсомольской работе начальника управления политической пропаганды старший политрук Никита Иванович Горбенков, инструктор отделения партучета, тоже старший политрук Валентин Семенович Курский и младший политрук Файзулла Турумов. Их задавила рухнувшая стена в тот самый момент, когда они выносили железные ящики с партийными
и комсомольскими документами. В домах начсостава погибло пять семей. Кроме того, до двадцати человек военнослужащих и членов их семей получили ранения.

Это были первые жертвы войны, оказавшиеся в поле моего зрения.

И по злой иронии судьбы как раз в этот момент мой заместитель полковник А.И.Долгов доложил только что принятую телеграмму из округа. В ней воспроизводилась директива Москвы:

«В течение 22 — 23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам быть в полной боевой готовности и встретить внезапный удар немцев».

— Опять то же самое, — горестно поморщился генерал Коробков. — До сих пор ни Москва, ни округ не верят, что началась настоящая война!..

... В Буховичах, в семи километрах северо-восточнее Кобрина, куда штаб армии переехал около 6 часов, проволочная связь имелась лишь с Кобрином, Пружанами и Пинском.

— Связь со штабом округа потеряли всего несколько минут назад, — доложил оперативный дежурный. — В последний момент получена телеграмма от командующего округом.

Эта депеша была краткой, но уже более определенной: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных
действий приказываю поднять войска и действовать по-боевому».

Я обратил внимание на время отправления телеграммы. На ленте было отбито: 5 часов 25 минут. — Ну вот теперь наконец все убедились, что война началась, — невесело пошутил командующий. — А коль так, и от нас требуют действовать по-боевому. Я выезжаю в Брест, а вы оставайтесь здесь и налаживайте связь с войсками...

... А около 16 часов меня вызвали на запасной командный пункт армии, в район Запруды (20 километров северо- восточнее Кобрина). С этим пунктом по проводам Наркомата связи сумел наконец связаться начальник штаба округа генерал Климовских. Вместе со мной на переговоры поехали и командующий армией, и член Военного совета. В их присутствии я кратко доложил по телеграфу обстановку и получил от генерала Климовских следующие указания:

«Штаб округа развернулся в штаб Западного фронта. Объявлена общая мобилизация. Армию перевести на штаты военного времени. Войска соседней с вами армии в 10 часов дрались на границе. С тех пор связи с ними нет. Командующий фронтом приказывает 4-й армии: контрударом, главным образом силами корпуса Оборина, разгромить противника в районе Бреста и выйти к границе. В помощь вам из полосы соседней армии, с рубежа Бельск—Гайновка, будет действовать в направлении на Брест механизированный корпус генерала Ахлюстина».

Мы только руками развели.
— Да разве наши обессиленные войска, почти лишившиеся поддержки с воздуха, смогут нанести контрудар под Брестом?! — воскликнул Шлыков. — Смогут ли еще корпуса Попова и Оборина удержать оборону на подступах к Жабинке?

Я поддержал Федора Ивановича:

— Корпус Ахлюстина в Бельске только формируется. Боевой техники и машин у него меньше, чем у Оборина. Рассчитывать на помощь этого корпуса едва ли следует.

— Надо просить округ утвердить наше решение о переходе к обороне, — обратился Шлыков к командующему.

— Хотите, чтобы нас назвали трусами и отстранили от командования армией? — рассердился Коробков. — Если хотите,
можете вносить такое предложение лично от себя...

От имени командования армии я передал Климовских, что мы приступаем к подготовке контрудара.

Из телеграфного аппарата опять потянулась лента. Начальник штаба фронта сообщал: «Для участия в контрударе утром из Пинска к Бресту направилась Пинская флотилия под командованием контрадмирала Д.А.Рогачева. Правофланговые войска Юго-Западного фронта, примыкавшие к нам южнее Влодавы, сдерживают врага в 10—12 километрах от границы. Не дайте возможности противнику вклиниться в стык между фронтами в Полесье. Ваш сосед, 10-я армия, на белостококом направлении обороняется на границе, а левофланговыми дивизиями ведет бои на подступах к Беловежской пуще».

Заканчивая переговоры, Климовских передал распоряжение генерала Павлова связаться с 10-й армией и передать в ее
подчинение нашу правофланговую 49-ю дивизию.

«Вместо этой дивизии, — заключил Климовских, — к Барановичам из тыла выдвигается стрелковый корпус, который вольется в состав вашей армии».

Тотчас же после этих переговоров был написан приказ о нанесении на рассвете 23 июня контрудара в брестском направлении: 14-м механизированным корпусом с рубежа Видомль — Жабинка и 28-м стрелковым корпусом из района Жабинки.

Командиру авиационной дивизии было послано в Пинск приказание — поддержать сохранившимися самолетами действия механизированного корпуса.

Основной командный пункт армии переместился в Запруды. Оттуда удалось установить проволочную связь с обоими корпусами, а также с Пруэканами и Пинском. Для укрытия от налетов вражеской авиации мы впервые отрыли узкие щели.

Решение нанести на рассвете контрудар не сняло вопроса о тыловых оборонительных рубежах. Около 19 часов я выехал
в Кобрин проверить, что там делает сводный полк. Этим полком, собранным, как говорят, с бору да с сосенки, командовал начальник отдела боевой подготовки армии подполковник А.В.Маневич. В его распоряжении было до двух
батальонов пехоты, артиллерийский дивизион и две роты танков.

Вместе с Маневичем мы прошлись вдоль всего рубежа, потом наметили объекты для взрыва на случай, если противник овладеет городом. Эвакуировать что-либо из Кобрина по железной дороге было уже поздно: станция и значительная часть путей были разрушены. Кобринский райвоенком пешком отправлял в Пинск команды мобилизованных. Точно таким же порядком пришлось эвакуироваться и большинству семей командного состава управления армии. Они напрасно просидели несколько часов поблизости от станции в ожидании специальных поездов.

Когда я возвратился в Запруды, неожиданно встретился там со своим товарищем по Академии Генштаба полковником Л.А.Пэрном. Я знал, что он служит начальником штаба во 2-м стрелковом корпусе, дислоцировавшемся в районе Минска.

— Неужели второй корпус прибыл к нам на подмогу? — невольно вырвалось у меня.

Пэрн отрицательно покачал головой:

— Я всего-навсего делегат связи от десятой армии. Война застала командование нашего корпуса на полевой поездке под Белостоком, и командующий армией Константин Дмитриевич Голубев приказал ехать к вам в качестве его представителя.

От Пэрна я узнал, что в середине дня войска генерала Голубева прочно занимали оборону у границы и лишь на флангах, особенно на левом, отошли на несколько километров к востоку. Штаб 10-й армии находился в лесу западнее Белостока. Связи со штабом фронта не имел. Авиационная дивизия там, так же как и у нас, в первые же часы войны потеряла большую часть своих самолетов.

Вслед за делегатом связи от соседней армии в Запруды прибыл и представитель штаба фронта. Им оказался генерал И.Н.Хабаров, накануне войны помощник командующего округом по военно-учебным заведениям, а теперь и сам не знавший своей должности. Его устаревшие сведения об обстановке и доставленные им письменные приказы об «уничтожении прорвавшихся фашистских банд» вызвали лишь чувство досады. Но Хабаров приехал к нам не только с этим. Он сообщил о выдвижении в район Слоним, Барановичи 47-го стрелкового корпуса. Хабаров заверил, что сам видел первые эшелоны управления корпуса и одной его стрелковой дивизии, следовавшей из Бобруйска. Другая стрелковая дивизия, из Гомеля, уже выгружалась в Барановичах. Третью, расположенную в Слуцке, вечером начнут перевозить фронтовым автотранспортом по Варшавскому шоссе к Березе.

Это прибавило нам бодрости. С наступлением темноты Коробков и Шлыков с группой командиров штаба выехали в район Жабинки проверять подготовку войск к контрудару. Надежд на успех они, конечно, не имели. Не верили в это и командиры корпусов. Но что было делать: приказ есть приказ.

Ночью у меня состоялся телефонный разговор с Коробковым. Он сообщил, что в 22-й танковой дивизии осталось около 100 танков с очень небольшим запасом снарядов и горючего, что для пополнения этих запасов, а также обеспечения танкистов и частей 6-й стрелковой дивизии продовольствием приходится использовать транспортные средства 205-й мотодивизии.

Вместе мы посетовали на то, что в мирное время армия не имела своих тылов. Рассчитывали, что успеем сформировать их в период мобилизации, и вот теперь расплачиваемся за этот жестокий просчет.

В течение всей ночи в 28-м стрелковом корпусе и 22-й танковой дивизии собирались и приводились в порядок отставшие или рассеянные при отступлении от границы подразделения. По дорогам из Бреста через Жабинку продолжали свой скорбный путь семьи командного состава, местных партийных и советских работников. Радисты штаба армии предпринимали попытки установить связь с Брестской крепостью. Мы знали, что там остались люди из 6-й и 42-й стрелковых дивизий. Судьба их не могла не волновать нас, но она так и осталась не выясненной до конца войны.

... Теплая летняя ночь близилась к концу. Наступал так называемый «артиллерийский рассвет».

В 6 часов 23 июня войска 4-й армии нанесли противнику контрудар из района Жабинки. Немцы никак не ожидали этого и на ряде участков фронта были отброшены на несколько километров. Но через полчаса над нашими войсками появилось множество вражеских самолетов. Пикирующие бомбардировщики Ю-88 буквально висели над боевыми порядками 14-го механизированного корпуса. С противным визгом они почти отвесно

падали вниз и, сбросив бомбы, с ревом взмывали кверху. Я невольно обратил внимание на то, что, если находишься недалеко от цели, на которую пикирует бомбардировщик, кажется, будто он и все его бомбы несутся прямо на тебя ...

Под прикрытием авиации перешла в наступление группа Гудериана. И вот на рубеже Каменец — Жабинка — Радваничи развернулось ожесточенное встречное сражение. В него втянулись как с нашей, так и с немецкой стороны почти все танки и самолеты, предназначенные для действий на брестском направлении.

С наблюдательного пункта полковника Богданова был хорошо виден бой двух наших танковых полков с огромным количеством вражеских танков и сопровождавшей их артиллерией. Против первого эшелона 30-й танковой дивизии развернулись две фашистские танковые дивизии — 17-я и 18-я. Поле боя из конца в конец было усеяно пылающими боевыми машинами.

Долго задерживаться здесь я не мог. Надо было возвращаться в Запруды на командный пункт армии. По пути ветретил командира 22-й танковой дивизии генерала Пуганова.

— Пока еще держимся, — доложил он. — Буквально несколько минут назад уничтожили батальон вражеской моторизованной пехоты, усиленный танками. Захватили несколько пленных.

— Немедленно отправьте их в штаб армии, — распорядился я.

Это были первые пленные, взятые в полосе нашей армии. Пленение их произошло при несколько необычных обстоятельствах. Неожиданно в стык между танковыми полками, южнее полотна железной дороги, с запада вклинилась мотоколонна противника с 7 —8 танками. Впереди колонны шла легковая машина советской марки "М-1". Передние грузовики в колонне также были советские. Расчет был на то, чтобы обмануть нашу бдительность и с ходу захватить мост через Мухавец в районе Жабинки. Но из этого ничего не получилось. Наши танковые полки взяли в клещи вражеский батальон и в упор расстреляли его. Невредимыми остались только командир головной роты и два унтерофицера, следовавшие в легковой машине: они вовремя подняли руки вверх...


На командном пункте я застал Коробкова. За полчаса до меня он возвратился из 28-го корпуса. Командарм выглядел угрюмым, подавленным. Последние сведения из войск были нерадостны.

— Только сейчас передали, что танки противника обходят в районе Каменца правый фланг тридцатой танковой дивизии и распространяются на Пружаны, — заговорил он. — Части двадцать второй танковой дивизии, против которой также наступает около двух немецких танковых дивизий, понесли большие потери и с боями отходят на Кобрин. Начал отступление вдоль шоссе на Кобрин и двадцать восьмой стрелковый корпус; командный пункт его переместился к Кобрину. А командир механизированного корпуса — юго-восточнее Пружан. Все в один голос утверждают, что отступление наших войск вызвано прежде всего безнаказанными действиями вражеской авиации. Надежно прикрыть с воздуха боевые порядки дивизий и корпусов у нас, к сожалению, нечем... Приказал Попову занять оборону на подступах к Кобрину и совместно с двадцать второй танковой дивизией во что бы то ни стало остановить противника. Оборин силами танковой дивизии Богданова организует оборону Пружан.

— Напрасно мы утром предприняли контратаки и встретились с превосходящими силами врага в чистом поле, — с еле сдерживаемым раздражением заметил Шлыков. — Оборонительный рубеж под Жабинкой хотя и наспех оборудовался, а все же давал нашим войскам кое-какое преимущество перед наступающим противником.

— Контрудар мы нанесли по приказу фронта, — возразил Коробков. — И вообще, к этому вопросу возвращаться теперь
бессмысленно'.

Потом командарм обратился ко мне:

— Пошлите в район Березы своего заместителя со связистами готовить запасной командный пункт. Сами снова поезжайте в дивизию Богданова, помогите ему организовать оборону под Пружанами.

Когда я направился уже к выходу, вновь заговорил Шлыков:

— Огромным злом является отрыв крупных штабов от войск. Это приводит к потере управления боем. Что происходит на фронте, неизвестно, и решения принимаются без учета реальной обстановки... Вы сами чувствуете, — адресовался он к Коробкову, — насколько худо то, что штаб фронта находится где-то в районе Минска, более чем за триста километров от передовых войск. Штабы армий, чтобы не потерять связь с ним, тоже располагаются в глубине — местами более чем на пятьдесят километров от линии фронта. Командные пункты корпусов в этих же целях размещаются в двадцати — тридцати километрах от частей первого эшелона. А куда это к черту годится!.. Словом, спешить с перемещением в Березу нам не следует, — заключил он.

Командный пункт 30-й танковой дивизии мне удалось разыскать под Пружанами лишь к 8 часам. Незадолго до меня там
побывал уже полковник Тутаринов и оказал большую помощь Богданову в организации боя. Бой этот вылился в своеобразный танковый поединок с несомненным преимуществом на стороне противника. У немцев и танков было больше, и авиация их поддерживала лучше. Мы располагали здесь только легкими тихоходными Т-26 с лобовой броней в 15 миллиметров и 45-миллиметровыми пушками. Немецкие же танковые дивизии имели в своем составе значительное число новых машин Т-4 с лобовой броней в 30 миллиметров и вооруженных 75-миллиметровыми пушками. Наши танки могли вести действительный огонь по танкам врага лишь с расстояния, не превышающего километр, а враг предпочитал
стрелять с дальних дистанций. У нас боевые машины заправлялись бензином и при попадании снарядов мгновенно воспламенялись, а враг использовал тяжелое, а значит, и менее огнеопасное топливо. К тому же немецкие танкисты обладали боевым опытом, а у экипажей наших танков, сильно разбавленных новобранцами, не хватало даже элементарной выучки.

И все-таки 30-я танковая дивизия дралась упорно, люди ее вели себя геройски, и враг нес большие потери. Лишь к 10 часам 17-й и 18-й дивизиям Гудериана удалось захватить западную часть Пружан.

По моему предложению генерал Оборин усилил 30-ю дивизию одним полком моторизованной дивизии. С подходом этого подкрепления была предпринята контратака, и враг оказался опять за пределами Пружан. В руках гитлеровцев остались лишь отдельные строения на западной окраине.

Городская площадь вся была усеяна вражескими трупами, среди которых застыли в разных положениях 20 подбитых немецких танков. Здесь особенно отличились танковые батальоны капитана Ф.И.Лысенко и майора М.А.Бандурко.

Во второй половине дня противник возобновил атаки, но и они не принесли ему успеха, а лишь увеличили число потерь. Я опять возвратился на командный пункт армии в Запрудах. Первыми моими вопросами были:

— Как дела в двадцать восьмом стрелковом корпусе? Что слышно о двадцать второй танковой дивизии?

Оперативный дежурный ответил кратко:

— И стрелковый корпус, и двадцать вторая танковая дивизия ведут сейчас оборонительные бои под самым Кобрином.

Остальное досказала рабочая карта.

В то время как 30-я танковая дивизия отражала натиск противника в районе Пружан, части 28-го стрелкового корпуса и 22-й танковой дивизии под ударами двух танковых, одной моторизованной и нескольких пехотных дивизий 12-го армейского корпуса немцев медленно отступали от Жабинки к Кобрину. Около 10 часов дня им удалось задержать гитлеровцев на рубеже Тевли — Андроново — Патрики. До 16 часов противник не смог здесь продвинуться ни на шаг.

Душой обороны на этом рубеже была 22-я танковая дивизия, оборонявшаяся северо-западнее Кобрина. Севернее ее, вплоть до населенного пункта Тевли, оборону занимала 42-я стрелковая дивизия, основной силой которой, как и под Жабинкой, являлся 459-й стрелковый полк под командованием майора Никитина.

Вместе с танковой дивизией дрался сводный отряд, составленный из подразделений 6-й стрелковой дивизии. Во главе его стояли заместитель командира дивизии полковник Осташенко и начальник политотдела полковой комиссар Пименов.

Здесь же оказался (в качестве начальника штаба отряда) и бывший командир 125-го стрелкового полка полковник Ф.Ф.Берков, который за несколько дней до войны сдал полк, но уехать к новому месту службы не успел.

Непосредственно под Кобрином оборонялись другие части 6-й стрелковой дивизии и отряд подполковника Маневича. В целом оборонительными боями на рубеже Тевли — Кобрин руководил командир 28-го стрелкового корпуса генерал- майор В.С.Попов.

В 16 часов бои на кобринском направлении вспыхнули с новой силой. Враг повел наступление методом, применяющимся
обычно лишь при прорыве заблаговременно подготовленной обороны. Под Кобрин была стянута масса авиации. Наступлению предшествовала мощная артиллерийская подготовка.

В ожесточенных боях на подступах к Кобрину, доходивших часто до рукопашных схваток, наши бойцы и командиры проявили исключительный героизм. Их самоотверженность и стойкость удивили не только привыкших к легким ,победам
гитлеровцев, но и нас самих. Особенно беззаветно сражался здесь один из батальонов 84-го стрелкового полка под командованием капитана В.П.Ольшевского. Добрую память оставил о себе и командир 22-й танковой дивизии генерал-майор В.П.Пуганов: он геройски погиб в танке недалеко от селения Именин. С этого момента в командование дивизией вступил его заместитель полковник И.В.Кононов...

Ценой больших потерь противник прорвался севернее Кобрина. Его танки стали выходить на Варшавское шоссе. Однако
около 17 часов они снова были задержаны у реки Мухавец выдвинутыми сюда накануне подразделениями 205-й моторизованной дивизии.

На этот же рубеж отошли впоследствии 22-я танковая дивизия с отрядом полковника Осташенко, 42-я стрелковая дивизия и часть 6-й стрелковой. Главные силы последней под командованием полковника Попсуй-Шапко совместно с отрядом подполковника Маневича продолжали еще бои в Кобрине.

Командный пункт 28-го корпуса тоже переместился за реку Мухавец. А командование и штаб армии переехали в район Березы.

Около 19 часов противник подтянул к реке Мухавец танковые дивизии 24-го моторизованного корпуса и при мощной поддержке авиации еще раз атаковал наши части. Измотанные длительными боями, при остром дефиците снарядов, зенитных средств, противотанковой артиллерии и даже противотанковых мин для устройства заграждений, войска 4-й армии не выдержали этого удара. Немецкие танки прорвались в направлении Березы и частично от Запруд повернули на
Пружаны.

Около 20 часов во фланг была атакована 30-я танковая дивизия. На этот раз она оказалась не в состоянии удержать Пружаны и стала отступать на Селец. Перед 47-м моторизованным корпусом немцев, безуспешно топтавшимся под Пружанами с самого утра, открылся наконец путь в направлении Слонима.

С этого момента у нас еще больше осложнилось положение с материальным обеспечением. Оставив Кобрин и Пружаны, мы лишились ближайших баз снабжения горючим, а наши тылы и без того подводили нас. По существу, к началу войны армия не имела тылов в теперешнем их понимании. У нас не было армейских складов, не было и армейских транспортных средств.

С началом боевых действий каждая часть вынуждена была посылать свои машины или подводы за боеприпасами на окружной артиллерийский склад в Пинске. Это было сопряжено с большими затратами времени. К тому же посланные транспорты по возвращении не всегда находили свои части.

То же самое происходило и с подвозом продовольствия. Да еще в большинстве частей 28-го стрелкового корпуса и 22 -й танковой дивизии не оказалось походных кухонь. В результате бойцы и командиры в течение первых двух суток войны питались, как правило, одним хлебом.

Единственно, в чем войска не испытывали нужды, это в горючем — окружные склады ГСМ находились под боком. Но как
только противник вышел к Кобрину и Пружанам, мы вынуждены были взорвать их, и забот у нас прибавилось.

К исходу дня 23 июня 14-й механизированный корпус удерживал противника у реки Ясельда, на рубеже Селец — Береза. Главной силой была здесь в то время 205-я моторизованная дивизия, которой командовал полковник Ф.Ф.Кудюров.

За Ясельду отходили и части 28-го стрелкового корпуса. Используя преимущественно грунтовые дороги и тропы, многие из них передвигались на подводах, мобилизованных у местного населения.

Из 6-й стрелковой дивизии за Ясельду отходили подразделения двух стрелковых и артиллерийского полков под общим командованием полковника Матвеева. Остальные ее части во главе с командиром дивизии полковником Попсуй-Шапко после боев в Кобрине отошли на три — четыре километра к востоку и прикрывали направление на Пинск.

На левом фланге армии 75-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Недвигина продолжала успешно обороняться в районе Малориты, сдерживая натиск кавалерийской и двух пехотных дивизий противника ...

Друкуецца паводле кн.: Сандалов Л.M. Пережитое. М., 1966. С. 74-75, 82-85, 89, 92-96, 114-125.